Имя тагильчанина Егора Бычкова многие услышали в 2010 году, когда его, работавшего в фонде «Город без наркотиков», обвинили в уголовном преступлении. Прокурор запросил для него 12 лет лишения свободы.
Бычкову повезло, он провел в тюремной камере меньше месяца: за него вступились солист группы «Чайф» Владимир Шахрин, музыкант Вячеслав Бутусов, драматург Николай Коляда, журналисты, правозащитники – они считали обвинение сфабрикованным. Дмитрий Медведев, бывший тогда президентом России, поручил Генпрокуратуре взять дело Бычкова под контроль.
Сейчас, десять лет спустя, Бычков руководит благотворительным фондом «Живи, малыш», информагентством «Между строк» и Студией продвижения. Кроме того, он – совладелец сервиса по доставке еды «Голодная панда».
Несколько лет назад Бычков переехал из родного Нижнего Тагила в Екатеринбург, но часто бывает по делам в Москве. В один из его приездов мы встречаемся в кофейне на Павелецкой. Бычков заказывает большой капучино и начинает рассказывать о том, как стать устойчивым без «грантоедства», изменить законодательство в пользу людей с инвалидностью и взойти на вершину Эльбруса.
«Меня интересовала только борьба с наркотиками»
Вы работаете в совершенно разных сферах: благотворительный фонд, СМИ, маркетинг, питание. На кого вы вообще учились?
У меня нет высшего образования. В 2012 году я поступил в Международный юридический институт, но диплом так и не получил. Мне он вообще был не нужен: я пошел учиться, чтобы показать его бабушке. Людям старой закалки нужна эта бумажка.
Диплом для чего нужен? Чтобы устроиться на работу, зарабатывать деньги, обеспечивать семью. Но я уже все это делаю.
Кто-то говорит, что диплом нужен для расширения кругозора, – это просто чушь собачья. Для расширения кругозора сейчас есть миллион разных программ обучения, курсов, проектов. Ты можешь развиваться каждый день самостоятельно.
Но это сейчас, а десять лет назад такого не было.
Десять лет назад я был совсем другим человеком – меня интересовала только борьба с наркотиками. С Женей Ройзманом у нас в Екатеринбурге и Тагиле был фонд «Город без наркотиков», реабилитационные центры.
Я был весь там. Не спал ночами, участвовал в проверочных закупках, 70 раз ходил свидетелем в суды по делам наркоторговцев и занимался в спортзале – больше в моей жизни ничего не было. Я жил впроголодь, питался только дошираками.
Какое-то переосмысление произошло после того, как меня благополучно посадили. Тогда я понял, что нужно заниматься собой, зарабатывать деньги.
Почему вам было так важно бороться с наркотиками?
Мне было 17 лет. Тогда мне казалось, что это – борьба за справедливость. Я погрузился в работу фонда и стал сектантом этого дела, ничего меня более не интересовало.
Вы сами употребляли наркотики?
Никогда. Мне это не было интересно. Но вообще среди тех, кто создает реабилитационные центры или антинаркотические организации, наверное, 90% – какие-то нарколыги.
«Нарколыги» – вы не очень уважительно отзываетесь о них.
А за что их уважать?
Ну это ведь человек, личность.
Ну это такая дискуссия. Эти люди-личности выносят все из дома – ладно, у себя вынесли, все имущество продали и во всех банках взяли кредиты. Но они же еще воруют, грабят, убивают других людей, в том числе моих близких, знакомых, друзей, чтобы кайфовать.
По вашей логике не стоит тогда уважать и тех людей, которые оказываются в тюрьме? Они же тоже, может быть, грабили и убивали.
Вообще нет такой логики. Более того, я активно участвовал в борьбе за права заключенных.
Несколько лет назад в Нижнем Тагиле была очень громкая история с пытками заключенных в 5-й колонии. Я тогда выходил с пикетами к ФСИНу, записывал видеообращение, писал письмо Путину.
Я не считаю, что те, кто сидят в тюрьме, какие-то… Кто угодно может попасть в тюрьму, тем более в нашей стране, за митинг, за репост.
Меня очень часто задевает несправедливость, начиная от арестов коллег, например, Ивана Голунова, и заканчивая протестами на мирных акциях в Беларуси.
Я пишу об этом, и меня постоянно все ругают: говорят, не нужно никуда лезть, это повредит фонду, это повредит бизнесу. Но если фонд будет настолько ограничивать мою свободу, что я не смогу говорить то, что хочу, я закрою его в тот же день.
О работе фонда и «грантоедстве»
Как сейчас идут дела фонда «Живи, малыш»?
Отлично. Если в этом году все жаловались, что в связи с пандемией рухнули сборы, ушли доноры, то у нас такого нет. Мы не зависим ни от каких грантов.
Это ваша принципиальная позиция – не брать у государства?
Не только. Мы пробовали несколько лет назад пару раз подать заявку на президентский грант с прекрасными, на наш взгляд, рабочими проектами – с тем же социальным такси. Но мы не проходили по баллам.
Очень часто победители конкурса президентских грантов – это какое-то запускание воздушных шаров в небо, проведение дурацкого фестиваля или очередного бесполезного круглого стола. Это какой-то слив бюджета.
Фонды создаются именно потому, что государство какие-то проблемы не может решить. И очень странно брать у государства деньги на решение этих проблем. Зачем нужны посредники в виде благотворительных фондов?
Я в принципе очень скептически отношусь к так называемому грантоедству. Мы подписаны на кучу телеграм-каналов и групп НКОшников, и 90% обсуждений – это «О, ребята, новый грант», «А как получить субсидию?».
Это очень порочно: организации привыкают сидеть на грантах, а если завтра им грант не дадут, у них все рухнет. Таких примеров масса. Поэтому нужно фандрайзить другими способами.
Как ваш фонд собирает деньги?
У нас сотни тысяч частных пожертвований в год от людей со всей страны. От бизнеса мы получаем не более 20%. Грантов – вообще ноль.
Это круто, такое мало кто может сделать, особенно в маленьких провинциальных фондах. Мы понимаем, что людям нужна наша работа, и они нам донатят.
Но если у людей все будет плохо, они перестанут вас поддерживать.
Неправда. В пандемию у многих людей все стало плохо, но уже в этом месяце мы побьем рекорд сборов за все предыдущие годы. Нам важно каждый год делать больше, чем в предыдущий, и сейчас это получается.
Каким образом?
Понятия не имею. Я не знаю. Я вообще не очень специалист в сфере НКО.
Вы не считаете, что нужно быть специалистом в том, что делаешь?
Нет, не считаю. Так же, как Генри Форд не считал, что нужно быть специалистом в производстве автомобилей. Он говорил: я могу нанять самых лучших специалистов. У меня то же самое.
У вас в фонде работают лучшие специалисты?
У нас лучшая команда — на Урале точно. Моя задача — не быть специалистом в реабилитации детей с ДЦП или в оказании паллиативной помощи. Я администратор, моя задача — организовывать процессы и привлекать деньги. С этим я справляюсь.
Как вам удается привлекать деньги?
Все как-то само идет. Вот есть разные инфоцыгане, которые выступают с курсами, лекциями, учат фандрайзингу. Я не понимаю, как этому можно научить. Я послушал несколько вебинаров и понял, что люди говорят какую-то ерунду, нерабочие вещи.
Например?
На любом вебинаре дают лайфхаки — писать письма корпоративным донорам на хорошей бумаге. Мы тысячи писем пытались написать, нам ни на одно не ответили. Я не верю, что это у кого-то работает.
Ну представьте: крупная корпорация, у которой очередь людей за благотворительной помощью. И тут еще какой-то неизвестный фонд просит денег. «Да, конечно, дать». Да с чего вдруг?
Все происходит только через личные контакты, через личное общение. Нужен кто-то, кто тебя знает, может порекомендовать донору и устроить вам встречу. По крайней мере, у нас это работает только так.
В таком случае вы, наверное, в выигрыше: Тагил – небольшой город, все друг друга знают, связи есть.
Пожертвований из Тагила у нас три копейки. Мы больше ориентируемся на Екатеринбург: там есть бизнес, там есть деньги. А из Тагила ничего уже не выжать.
То же самое по частным сборам. У нас даже в соцсетях подписчиков из Тагила, по-моему, 7%.
«Я, скорее, благотворитель, а не сотрудник»
Вы приезжаете в Москву по делам фонда?
Не только. На прошлой неделе был по коммерческим проектам, сейчас мы приехали развивать на законодательном уровне тему социального такси. Несколько депутатов Госдумы хотят поддержать нашу идею.
Социального такси нет в перечне обязательных государственных услуг, поэтому во многих регионах в принципе нет ни одной машины соцтакси. Регионы нам отвечают: мы не обязаны делать это по федеральному законодательству, и они правы. Все [люди с инвалидностью] сидят дома, смотрят в окно. Мы хотим это изменить.
Еще мы хотим сделать государственный стандарт работы соцтакси, потому что в каждом регионе – свои правила.
Например, в Свердловской области инвалиды, вызвав соцтакси, не имеют права поехать в аэропорт или на вокзал или в аптеку. Это же странно? Есть строгий перечень [куда они могут поехать]: соцстрах, пенсионный фонд, учреждения здравоохранения. А, например, в Омской области можно ехать и в аптеку, и в аэропорт, и на вокзал. Мы хотим привести все это к единому знаменателю на федеральном уровне.
Плюс у нас есть идея для федерального Министерства труда и социальной защиты. Мы хотим сделать единый ресурс, на котором инвалиды из разных регионов смогут найти информацию по своему городу: как заказать такси, какие документы нужны и так далее.
Сейчас эти правила запрятаны на сайтах министерств в отсканированном пдф-файле, который нужно скачать и в 500-страничном документе найти пункт о социальном такси.
Еще у нас есть выездная служба реабилитации в Екатеринбурге – специалисты ЛФК занимаются с детьми на дому, но самое главное – учат этому родителей. Многие привыкли раз в год ездить на курсовую реабилитацию, но забывают, что с ребенком нужно заниматься каждый день.
У нас родилась идея «социальной передышки» – в том числе для родителей паллиативных детей.
Мы встречались с Натальей Саввой (до недавнего времени – главный внештатный специалист по детской паллиативной помощи Департамента здравоохранения Москвы и главный врач хосписа «Дом с маяком». Сейчас – главный врач Елизаветинского детского хосписа в Подмосковье и директор по методической работе фонда «Детский паллиатив». – Прим. АСИ.), она консультировала нас по этому вопросу.
У нас все получается взаимосвязано: реабилитация, передышка, тут же социальное такси. Возможно, потом у нас будет стационар, и мы сможем на нашем такси забирать детей. Замкнутая экосистема.
Что занимает большую часть вашего времени?
Конечно, бизнес. В моих коммерческих компаниях работает 80 человек, и мне нужно платить налоги, аренду, зарплаты.
Фонд занимает у меня примерно час в день – наверное, больше я ему не уделяю. К своему стыду. Хотелось бы бросить все и заниматься только фондом: тогда я поднял бы его на нереальный уровень.
Но я не представляю, как это сделать. Сесть на зарплату в фонд? Но в фонде я никогда не буду зарабатывать столько, сколько зарабатываю в бизнесе.
Я создавал фонд для того, чтобы вкладывать деньги и контролировать их. Фонд изначально был местом, куда я могу вложить свою энергию, силы, время и заработанные деньги, сделать что-то общественно полезное.
Но если начать на этом зарабатывать – это совсем другое, это мне неинтересно. Я не могу брать деньги оттуда. Я — создатель фонда и его донор. Я, скорее, благотворитель, а не сотрудник.
То есть фонд – это то, что вам больше всего по душе?
Конечно, это же классно. Ты видишь огромное количество людей, которым ты помог. Сотни детей, которым оплатили лечение. Тысячи детей, которых ежегодно перевозят наши соцтакси. Десятки детей, которых мы ежемесячно обеспечиваем всеми расходными материалами. Ты видишь, что ты помогаешь людям, Это классно.
К сожалению, невозможно бросить остальные дела, потому что мне нужно зарабатывать деньги и помогать фонду. В фонде я никогда не получал зарплату. С 2012 года я директор-волонтер.
Разве так можно? По закону директор должен получать зарплату.
Это все сказки тех, кто на самом деле получает зарплату, но хочет показать, какой он белый и пушистый: «Мы по законодательству не можем [не получать]». Мы можем проконсультировать, как сделать так, чтобы директор не получал зарплату.
Это легальный способ?
Естественно, у нас все легально.
О разных приключениях и «списочке целей»
Вы недавно покорили Эльбрус.
Считается, что нельзя говорить «покорили», потому что кто ты такой, чтобы покорить гору.
Вы дошли до вершины?
Конечно. Я бы себя ненавидел, если бы не дошел. Не мог бы спать, есть, сидел бы на чемоданах с треккинговыми палками и ледорубом в ожидании возможности вернуться обратно и дойти до вершины.
Зачем вам это было нужно?
Зачем… Интересно попробовать себя в разных сферах, в разных приключениях. За последние три года я взошел на Эльбрус, прыгнул с парашютом, освоил сноуборд, гитару, мотоцикл, получил права судоводителя, посетил три континента.
У меня есть списочек целей на каждый год, чему новому научиться. Горы были в этом списке.
Стоять на вершине самой высокой горы России и Европы — это круто. Я испытал себя. Я знаю, что не каждому удается. Кто-то заходит легко, а у кого-то случается горная болезнь.
Вы как взошли?
Я зашел очень тяжело. С 5200 метров я терял сознание, у меня поднималось давление… Я думал только о том, как продержаться и не развернуться. Думал: упаду, но буду ползти.
Почему вам было так важно это сделать?
Я себя чувствую некомфортно, если не довожу дело до конца. У меня была цель — взойти на Эльбрус. Все, я этой цели достиг, сейчас будет следующая.
У меня скоро начинается учеба по программе AFF — получу лицензию спортсмена-парашютиста и возможность прыгать с любой высоты в любой точке мира.
В какой точке мира вы бы хотели прыгнуть?
Это как горы — хочется ходить на разные. Так же и здесь. Буду смотреть, где красиво и опасно.
Как вы пережили закрытие границ?
Спокойно, потому что прямо перед закрытием границ, в начале марта, я вернулся с Кубы. Мы успели отдохнуть.
На самом деле, в России есть куча прекрасных мест. Все люди ломятся почему-то в Турцию, хотя не видели ничего в своей стране – тот же Эльбрус, Алтай, Архыз, Байкал.
«Я приехал в Екатеринбург – я его украсил»
До какого возраста вы жили в Нижнем Тагиле?
До 2015 года жил безвылазно. Потом стал двигаться в Екатеринбург и по коммерческим проектам, и по работе в фонде.
Как Тагил повлиял на формирование вашей личности?
Никак не повлиял. Я не очень люблю Тагил. Один раз я по глупости сказал это в интервью, на меня потом обрушился шквал критики: как ты мог такое сказать? Но я не люблю Нижний Тагил.
Почему?
Слишком много всего негативного в моей жизни было связано с этим городом, в том числе эти темы с фондом «Город без наркотиков», тюрьма. Вообще там постоянно меня пытались посадить, привлечь за что-то.
Посадить еще раньше, до истории с «Городом без наркотиков»?
Меня же еще после судили.
А тогда за что?
Девушку защитил на улице.
Вы снова выступали за справедливость?
В тот момент была травля Ройзмана, естественно, я попал под раздачу. Областное телевидение каждый день выпускало сюжет [обо мне]: 116 статья, человека ударили по лицу. А ГУВД области публиковало на своем сайте пресс-релизы на эту тему. Комично это все было.
Тагил не люблю. У нас, знаете, органы власти, депутаты, чиновники постоянно занимаются популизмом, агитацией, что нужно развивать свой город, чтобы здесь оставалась молодежь.
Это все чушь собачья, потому что молодежь, естественно, будет уезжать из маленьких городов, и для этого есть миллион причин. В маленьких городах население тает. В Тагиле 25 лет назад население было 450 тыс. человек, сейчас – 330.
Если человек хочет развиваться, ему нужно уезжать. Понятно, что в Тагиле нет офисов крупных корпораций. То же самое в спорте. Почему Александр Радулов, олимпийский чемпион по хоккею, не живет в Нижнем Тагиле? Потому что сборная России не тренируется в Тагиле.
То же самое с нобелевским лауреатом по физике Константином Новоселовым. Он из Нижнего Тагила, но не живет здесь, потому что большой наукой нельзя заниматься в маленьком городе. И так во всем.
Тем более у нас так устроено, что региональные центры имеют несопоставимо большие бюджеты и денег на душу населения. Это влияет на качество жизни, инфраструктуру.
А как же «не место красит человека, а человек место»?
Да, человек красит место. Я приехал в Екатеринбург – я его украсил.
Но Екатеринбург украсить легко, а вот попробуй украсисть Тагил. Может, вы выбрали путь наименьшего сопротивления?
Это все красивые слова, а на практике фонд не может развиваться в Нижнем Тагиле, если я там буду жить.
Для развития фонда нужны контакты другого уровня, и они находятся в Екатеринбурге, в Москве. Я говорю про крупный бизнес, органы власти, СМИ. Поэтому я провожу много времени в Екатеринбурге и Москве.
В Тагиле нет аэропорта – это неудобно. Через железнодорожный вокзал Тагила ходят два поезда. Раньше можно было уехать на юг или к моей бабушке в Казань. Сейчас этих поездов нет.
Что, мне нужно страдать, во многом себя ограничивать, тратить неэффективно свое время, но зато я буду жить в своем родном городе, какой я молодец?
«Каждый раз я делал рука-лицо»
Информагентство «Между строк» приносит вам доход?
Конечно, это крупный коммерческий проект, у нас до 650 тыс. уникальных посетителей в месяц. Это главное СМИ в Тагиле. Если бы оно не приносило доход, я бы не стал заниматься СМИ-благотворительностью.
Как у вас возникла идея создать СМИ?
Когда я читал местные новости, то каждый раз делал рука-лицо и понимал, что тот уровень информационного поля, который есть в моем родном городе в 2012 году, — просто дно.
Я посчитал, что сделаю лучше, тем более у меня постоянно было много всякой инсайдерской интересной информации, которую я публиковал в соцсетях. Зачем выдавать эти новости, которые потом местные СМИ забирают, когда можно делать свое?
Я предложил своему другу и журналисту Наташе Вахониной сделать свое СМИ, и с 2013 года она – главный редактор нашего агентства.
На сайте агентства написано, что вы независимое издание. Независимое от кого?
Независимое от власти. Сейчас же все на подсосе – органов власти разных уровней или крупных корпораций, которые финансируют СМИ прямо или косвенно.
Нами не владеет никто. Мы независимы от госконтрактов и пишем, что хотим, в том числе про Навального (входит в перечень организаций и физлиц, в отношении которых имеются сведения об их причастности к экстремистской деятельности и терроризму) и глупости Госдумы, и от этого кайфуем.
Вам когда-нибудь звонили с требованием снять новость?
Нам не могут позвонить, потому что знают: через пять минут новость об этом появится на нашем сайте. Были разные заходы через знакомых.
Но все с пониманием относятся к тому, что я – независимый человек и пишу, что хочу. Главный наш принцип – не врать и не высасывать новость из пальца.
Для нас очень важна объективность информации. Бывает, не выпускаем материал, если не смогли добиться комментария другой стороны. У нас очень строгая редакционная политика, поэтому нас никто не может обвинить в предвзятости или перевирании.
Как вы придумали название «Между строк»?
Как и всегда – в муках. Название нам никогда не нравилось, но остальные были еще смешнее. Вот «Голодная панда» – крутое название.
О ресторанном стартапе в долг
Расскажите о «Голодной панде».
Это самый популярный ресторан доставки еды в Нижнем Тагиле – тысячи заказов ежемесячно. Если все роллы, которые мы доставили, поставить друг на друга, они выстроятся до Луны.
Рестораном занимается мой младший брат Паша. Сначала он был шеф-поваром, теперь всем руководит. Моя задача сводится по большей части к продвижению – им занимается команда моей рекламной компании. Два раза в месяц мы проводим планерки, и все – дальше все работает без меня.
Получается, вы построили устойчивую систему, где завязаны ваши родственники, – удобно.
Родственники завязаны, потому что мой брат – профессионал. Паша всю жизнь работал поваром, поднимал японскую кухню в разных ресторанах. В большой сети, где он работал, сменилось руководство, начались конфликты. Паша пришел ко мне: «Может, переговоришь со знакомыми, я перейду на другую работу?». Я говорю: «Может, свое сделаешь?».
Он принес мне смету – нужно было 100 тыс. рублей. Я занял деньги у Коли Наумова из «Реальных пацанов», он мой товарищ. Так мы запустили ресторан, который сейчас имеет миллионные обороты ежемесячно.
Паша поднялся с нуля. Начинал с того, что сам принимал звонки, готовил, отвозил. Сейчас у него огромный коллектив. И это не потому, что он мой родственник, а потому, что он – специалист в этой сфере.
У вас никогда не было желания работать на кого-нибудь?
Конечно, нет. Единственный раз в жизни в 17 лет работал в компании по организации праздников. Через несколько месяцев ушел оттуда с конфликтом, послал директора на три буквы, он – меня.
Я люблю свободу и не люблю, когда мной командуют. Я не вижу себя в работе на кого-то. Я знаю, как самостоятельно зарабатывать деньги. Сейчас у меня есть несколько проектов – дай бог, они будут дальше развиваться.
Вы вообще конфликтный человек?
Ну что значит конфликтный? Я постоянно лезу туда, где кого-то обидели, — с пикетами стоять, в соцсетях разносить, ролики снимать, заваливать прокуратуру письмами. А так, чтобы с кем-то ругаться – нет.
«Я начал жизнь в других сферах»
Если забить в поисковике ваше имя, первым делом выскочит: «Дело Егора Бычкова». Вас это не ранит?
Вообще никак. Это было и прошло. Никто не говорил: «А, он в тюрьме сидел». Все знают: он молодец, боролся с наркотиками, посадили ни за что, сволочи. Я вообще об этом не вспоминаю.
Это не травмирующий для вас опыт?
Когда наручники на тебя надели и бросили тебя в автозак – вот тогда травмирующий. Сидишь, мышей ловишь в камере и не спишь из-за того, что собаки лают круглосуточно. Но это было десять лет назад.
Дальше я начал другую жизнь в других сферах. Поблагодарил всех, кто мне помогал. В 2015 году встретился с Медведевым, поблагодарил и его. Как бы к нему ни относились, но тогда благодаря ему я не стал сидеть несколько лет.
Ожидали, что будет такая волна поддержки?
Конечно, нет. Но сейчас такое, к сожалению, невозможно повторить. Тогда это была громкая история, весь интернет возмущался, Навальный писал, митинги были по всей стране.
Сейчас на митинги можно по пять раз в день выходить и каждый день подписывать 500 петиций. Но полстраны несправедливо сидит.
Вы бы хотели жить в другой стране?
Возможно, да. Но пока не представляю, как это сделать. Ехать нужно с чем-то — с деньгами, с возможностями. У меня очень много знакомых уехали, я нормально к этому отношусь.
Зачем жить в стране, где тебя каждый день могут посадить, даже если ты ничего не совершал, когда можно жить в стране, где такое не происходит?
