С ребенком-жертвой преступления я впервые столкнулась лет шесть назад, когда стала помогать приемным родителям. За эти годы работа из случайных встреч превратилась в попытку выстроить систему помощи детям, когда я осознала масштаб трагедии, последствия и самое страшное — то, что помощи ждать неоткуда. В России нет системы помощи таким детям.
Но начнем со статистики. По статистике следственного комитета, в последнее время резко выросло количество правонарушений против детей. С 2012 года в судах рассмотрено более 45 тысяч особо тяжких преступлений в отношении несовершеннолетних. Но это те, что доходят до судов. По последним выявленным данным, в год совершается более 14 тысяч преступлений против несовершеннолетних. Примерно 80% из них происходят в семье.
И это верхушка айсберга. Мы помогаем сотням детей, родители которых совершали над ними ужасные вещи: жестоко били, совершали развратные действия, бросали детей одних в холодных домах или на морозе, месяцами морили голодом. Наказаны из этих сотен единицы, часто — за другое совершенное преступление.
Но даже официально в день от насилия страдают в среднем почти 40 детей. Только задумайтесь – каждый день в нашей огромной стране с нашим благополучным обществом в отношении 40 детей совершают преступления. И для всех них нет системы помощи и реабилитации.
Следственный комитет, следствие, суды, наказание – все, что мы слышим в официальной статистике, происходит со взрослыми-подсудимыми. А что ребенок? Что с ним происходит дальше?
Как правило, дальше ребенок попадает в приемную семью, под родственную опеку. Если он пострадал физически, то ему окажут медицинскую помощь, если были тяжкие физические повреждения, то будет реабилитация по линии Минздрава. А если нет? Тогда ребенку предложат все забыть и жить дальше.
Как в один голос утверждают специалисты, пострадавшие от преступлений имеют отклонения в поведении, их преследуют страхи, или напротив, они ведут себя агрессивно, им свойственно девиантное поведение, склонность к суициду. То, что им пришлось пережить, забыть в одиночку невозможно.
Вот что рассказывают дети (имена изменены), подопечные нашего проекта по реабилитации детей, переживших насилие или тяжелую психологическую травму.
Ева, 12 лет, трудный подросток: «Чем больше я понимала, что со мной случилось в детстве, тем больше меня охватывала паника, я не знала, как с ней справиться. Пошла к тете (девочка находится под опекой), тетя сказала: забудь, это в прошлом, иди уроки лучше учи. А я не могла учить уроки, мне было страшно, что со мной будет дальше, как я скажу парню, что со мной раньше происходило. Все эти мысли не давали мне покоя, я не могла справиться со своей тревогой. Близкие люди отмахнулись, а обращаться к чужим со своей проблемой я боялась. Тогда, видя мое состояние, подруга посоветовала мне легкие успокаивающие таблетки, и я стала их принимать. Но быстро возникало привыкание, приходилось повышать дозы и менять препараты».
Саша, 10 лет: «Я избиваю одноклассников. Понимаю, что это плохо, но сделать ничего с этим не могу. Каждый раз, когда приходят воспоминания о тех случаях, во мне поднимается такая волна, что мне нужно все крушить и разрушать. А когда я кого-нибудь побью, мне становится хорошо, и меня отпускает».
Можно продолжать очень долго, каждый ребенок — это большая трагедия, это страшная история и запущенные случаи. У нас в проекте нет ни одного ребенка, с которым бы пришли сразу, а не тогда, когда ситуация усугубилась.
И каждый раз я думаю, почему у нас в стране нет системы психологической помощи несовершеннолетним жертвам преступлений. Ведь всем понятно уже давно, что изъятым у родителей детям нужны не случайные занятия с психологом в приютах и детских домах, что нельзя отдавать реабилитацию на откуп опекунам или в новые семьи. Таким детям нужна грамотная и системная психологическая помощь. И это должен быть не школьный психолог, у которого просто физически нет времени на работу с такими сложными случаями. Это должны быть специализированные психологи с опытом работы именно с этой категорией детей.
Например у нас в фонде эта помощь выглядит так: ребенок проходит психологические тесты, позволяющие понять его состояние и выработать индивидуальный план реабилитации. В мероприятия плана в основном входят индивидуальные и групповые занятия с психологом, занятия с арт-терапевтом, консультации с использованием песочной терапии. Кроме того, обязательны консультации не только для ребенка, но и для родителей и других членов семьи, с которыми он взаимодействует. Периодически мы проводим дополнительное тестирование, отслеживаем динамику. Да и сами дети и родители замечают, что становится легче, ребенок учится управлять своим состоянием, а взрослые — находить с ним общий язык. Мы, конечно, не строим иллюзий, что дети забудут произошедшее. Это навсегда останется их историей. Но можно научить ребенка жить с этим, а не разрушать свою жизнь.
У нас в стране вообще отсутствует культура обращения за психологической помощью. В России очень высокий процент травмированного населения. Жестокость в воспитании детей у нас — норма. Розги, ремень, телесные наказания и пословицы «бьет — значит любит» — все это во многих семьях традиция воспитания. Я практически каждый день читаю в комментариях в социальных сетях о том, что «нас родители били, и мы выросли людьми, детей можно бить, не делайте из этого трагедии».
Читая такое, я понимаю, почему у нас нет системы психологической помощи травмированным детям. И все же я возражаю. Насилие ведет к ответному насилию, и мы сейчас наблюдаем это с нашими детьми. Вместо того, чтобы остановиться и начать
выстраивать систему помощи, мы сами накаляем градус. Говорим о тотальном контроле, о металлодетекторах в школах, досмотрах школьников, мы смакуем подробности резонансных дел в интернете, тем самым привлекая внимание к «героям» этих событий. Мы делаем это так, как будто дети, которые сейчас стоят на краю пропасти, в шаге от шокирующих поступков, находятся где-то на другой планете. Как будто они не сидят в интернете, не читают всех этих новостей и обсуждений. Каждый раз при виде того, как очередное бурное обсуждение страшного события вызывает всплеск детских самоубийств и преступлений, мне хочется кричать: остановитесь, неужели вы не видите, что делаете только хуже? Надо не обсуждать, а доверить работу психологам и психиатрам.
Никто не бегает толпами по минному полю, чтобы его обезвредить, – вызывают саперов. Так и с детской психикой. Ее нужно беречь, нужно выстраивать систему психологической помощи детям, создавать центры, в которых детям будет комфортно, где будет создан климат доверия и где ребенок будет чувствовать себя защищенным и любимым. А нам всем — осознавать, что своих детей не нужно лупить, что жестокость порождает жестокость. И тогда все получится.
***
Благотворительный фонд «Сохраняя жизнь» (г. Оренбург), зарегистрированный в 2013 году, реализует программу психологической реабилитации детей, переживших насилие или тяжелую психологическую травму. Волонтерское движение «Сохраняя жизнь» существует с 2008 года. Сейчас фонд помогает детям как в Оренбургской области, так и за ее пределами. В числе проектов фонда — строительство всероссийского реабилитационного центра.
