В фокусе исследования – тема преемственности бизнеса. В этом «ракурсе» был создан портрет владельца капитала, рассматривались вопросы управления активами, отдельные разделы посвящены семье и ценностям, а также филантропии.
Почему была выбрана такая тема исследования? Авторы полагают, что в России сформировалась плеяда состоятельных бизнесменов, для которых вопросы преемственности и передачи наследства стали весьма актуальными. Рубен Варданян на презентации исследования подчеркнул, что в России миллионы богатых людей, однако далеко не все смогут продать свой бизнес. «Не все могут купить футбольный клуб, самую большую яхту или отдать деньги в церковь или детский дом, – сказал он. – Им надо будет что-то кому-то реально оставить. И это будет частью новой поведенческой модели людей, надо будет решить эту задачу».
Авторы исследования провели интервью с 39 владельцами крупного бизнеса, 13% из которых (пять человек) входят в список Forbes. Нижняя граница состояния опрошенных – 100 млн рублей, что соответствует статусу состоятельного человека в среднем российском городе и средне-крупному капиталу в Москве. Число участников исследования не велико, потому что мало кто готов к откровенному разговору о собственной семье и образе будущего:
«Владельцы частных капиталов и бизнесов – почти не изученный сектор… Далеко не все из них готовы участвовать в исследованиях. Тема преемственности бизнеса и благосостояния никогда не рассматривалась в российских исследованиях предпринимательства всерьез».
Средний возраст участников исследования – примерно 48 лет. Большинство (68%) составляют люди 38–49 лет, еще примерно 32% – старше 50. Для сравнения, средний возраст богатейших бизнесменов России по версии Forbes составляет 52 года. Характерно, что в выборку попали в основном мужчины, и лишь две женщины-предпринимателя.
Преемственность по-российски
Одна из самых известных моделей преемственности – создание предпринимательской династии и семейного бизнеса. Семейный бизнес – это «бизнес, руководство и (или) управление которым осуществляются с намерением сформулировать и реализовать концепцию развития бизнеса, управляемой членами одной семьи или небольшим количеством семей, таким образом, чтобы обеспечивать потенциальную устойчивость на протяжении нескольких поколений данной семьи или семей».
Однако более половины участников исследования полагают, что существующие сегодня в России крупные бизнесы не превратятся в семейные династии, а «оптимистическую» позицию разделяют чуть более четверти (29%).
Среди основных причин называют особенности российской ситуации: несформированность институтов, неприемлемость международных инструментов, несовершенство правовой системы, значимость социальных и дружеских связей, которые не могут быть переданы по наследству и т.п. Показательно суждение одного из интервьюируемых:
«Сегодняшние большие бизнесы несут в себе родовое проклятие нечестного появления капиталов. Понятно, что нынешние владельцы захотят <их> монетизировать и передать по наследству. С другой стороны, любой большой бизнес, даже честно нажитый, опасается за свою судьбу. Но бизнес <сейчас> не чувствует себя стабильным. Его будут готовы передавать единицы, и только в том случае, если есть потомство, способное за себя постоять. И третье обстоятельство. Отсутствуют традиции и семейные ценности… Нет понимания, какой должна быть роль каждого члена семьи, если говорить о такой сложной задаче, как передача бизнеса».
Есть и идеологический подход, ставящий под сомнение саму необходимость передачи бизнеса по наследству:
«Мир идет в другую сторону. Не нужно детей заставлять быть счастливыми, не надо им «причинять счастье»…».
Большая часть предпринимателей склоняется к привлечению профессиональных управляющих, и лишь пятая часть опрошенных планирует вовлекать в управление членов семьи. Около 30% предполагают использовать различные комбинированные стратегии – совмещать профессионалов и членов семьи и готовить управляющих из числа своего персонала.
Большинство бизнесменов не имеют детального плана преемственности бизнеса. О том, что он детально проработан (а в некоторых случаях и юридически закреплен), заявили более трети опрошенных (30%), еще у 19% он разработан «в общих чертах». Примерно четверть участников исследования (25%) уже составляют начальные представления, но четкого плана еще не имеют. Около 30% респондентов не задумывались об этом.
Детальное описание вопросов преемственности нам нужно для того, чтобы сопоставить эти результаты с тем, что бизнесмены думают о благотворительности.
Филантропия: вопросов больше, чем ответов
Если в части, касающейся преемственности бизнеса, все выглядит логично, то в части, касающейся филантропии, обнаруживается целый ряд загадок.
Институциональное посредничество
Первый вывод исследователей сформулирован так: «Все опрошенные владельцы капиталов в той или иной форме участвуют в благотворительной деятельности, хотя и не всегда признают это участие как занятие благотворительностью. Основная часть предпочитает прямое участие в благотворительности, без институционального посредничества».
Далее — утверждение, что готовность участвовать в филантропии мотивирована определенной стратегией в воспитании детей, стремлением «менять данную нам в неприятных ощущениях окружающую действительность», и пониманием, что филантропическая активность – бизнес-решение, которое влечет за собой новую серию рисков, типичных для любого бизнес-проекта.
Бизнесмены считают, что благотворительность может быть бизнес-проектом, но при этом игнорируют игроков на этом рынке.
Некоторые крупные бизнесмены вообще заявили исследователям, что «не желают иметь ничего общего со сложившимся в России институциональным сектором благотворительности, который воспринимается как декорация для частных интересов менеджеров благотворительных фондов и организаций».
На вопрос о формах участия в филантропических проектах ответы таковы:
Если сложить процент тех, кто пользовался услугами профессионально работающих фондов – не важно, корпоративных, частных или иных, мы получаем 81%. Понятно, что мы не можем просто сложить эти данные, — опрашиваемые давали несколько разных ответов при опросе. Один и тот же респондент мог пользоваться сразу тремя типами фондов.
По этим данным трудно выяснить, сколько именно процентов благотворителей пользовались институциональными формами благотворительности суммарно. Но даже если предположить, что всеми тремя типами фондов пользовались одни и те же люди, а остальные не прибегали к услугам никаких фондов, — получается, что помогающих напрямую не может быть больше 47%, — меньше половины.
Но вывод исследователей гласит:
«Основная часть опрошенных предпочитает прямое, без институционального посредничества, участие в благотворительности».
Вопрос о том, является ли «профессиональный», «корпоративный» и «собственный» фонды «институциональными посредниками», может привести к определенной дискуссии. Но совершенно ясно, что все упомянутые фонды существуют не в вакууме, а в институциональной сфере. И большинство благотворителей использует их, а не дает деньги нуждающимся лично.
Исследование показало, что опрошенные владельцы состояний нуждаются в услугах профессиональных управляющих благотворительными проектами (56%), ожидают помощи от семьи (34%) и волонтеров (34%)». Возникает вопрос: это те, которые используют частные (9%) и корпоративные фонды (19%)? Ведь по логике тем, кто настойчиво жертвует без посредников, профессионалы, ведущие проекты, вообще не нужны. Или это всё бизнесмены, которые, если и не ведут сейчас никаких системных благотворительных проектов, планируют их в будущем? Остается ждать развития исследования.
Еще один интересный результат:
«Любопытно, что среди опрошенных невысока доля тех, кто рассчитывает на помощь профессиональных НКО (9%), хотя большинство все же ожидает поддержки профессиональных управляющих. По сути, НКО – это и есть сегмент профессиональной экспертизы в области филантропии и благотворительности, однако владельцы капиталов на них не рассчитывают».
А куда же исчезли те 53%+N, которые пользуются посредничеством благотворительных фондов? Неужели они пользуются их услугами исключительно в качестве передаточного звена, и не используют никаких экспертных и менеджерских возможностей? Или же исследователи рассматривают НКО в узком смысле – как определенную организационную форму и благотворительные фонды в их число не вносятся? Однако это несколько странно, поскольку и корпоративные, и собственные фонды бизнесменов являются некоммерческими организациями. И бизнесмены не могут этого не знать, разве что никогда не занимались организационными вопросами своих фондов. Им их принесли готовыми под ключ какие-то другие люди?
Авторы пытаются интерпретировать недоверие к НКО в трех гипотезах:
«Во-первых, в результате изменения законодательства о НКО и медийной кампании аббревиатура «НКО» отчасти себя дискредитировала. Нередко НКО связывают только с деятельностью политических и правозащитных организаций, с которыми предприниматели не очень стремятся сотрудничать. Поэтому НКО не рассматриваются нашими собеседниками как институты, сотрудничество с которыми может помочь их филантропии.
Во-вторых, в восприятии ряда предпринимателей произошла репутационная инфляция организованных форм благотворительности. Предприниматели не доверяют институциональным формам управления благотворительностью, подозревая сотрудников НКО в недостаточной добросовестности.
Третье объяснение отчасти связано со вторым. Исследование показывает разрыв между большим потенциальным спросом на профессиональные услуги и недоверием к качеству менеджмента…»
Чем дальше, тем вопросов становится больше. Если благотворительные фонды все же входят в разряд некоммерческих организаций, возможно, выводы сделаны на основании того, что услугами фондов бизнесмены пользовались «в прошлом», а в настоящем ситуация существенно изменилась? И после кампании против НКО 53%+N бизнесменов решили категорически отказаться от их услуг? Если эти ответы дали те, кто осуществляет благотворительность посредством частных и корпоративных фондов (см. выше), то разве они существуют в вакууме и не сотрудничают с другими НКО? Или речь идет о какой-то специфической помощи?
Неоспоримые приоритеты
Пожалуй, единственное, что в этой части исследования не вызывает вопросов – это приоритетные направления помощи. Раскладка традиционна: дети, церковь, помощь малообеспеченным. Очевиден и сделанный вывод:
«В целом российские предприниматели рассматривают филантропическую активность в традиционном ключе – как помощь нуждающимся, которые не относятся к девиантным группам (осужденные, бездомные) и не имеют самостоятельного политического или экономического статуса (больные дети, сироты). К поддержке медиа и общественных инициатив владельцы капиталов относятся с высокой долей осторожности».
Социальная ответственность
Есть интересные замечания, касающиеся социальной ответственности. Исследователи отмечают, что большинство владельцев капиталов (81%) считают благотворительность и филантропию важной темой социальной ответственности. Для 52% важна тема защиты природы, для 44% — сферы социального предпринимательства (при этом, как сообщают авторы исследования, у многих участников интервью возникли вопросы относительно содержания термина «социальное предпринимательство». Наименее важными в контексте темы социальной ответственности были признаны поддержка местных сообществ (59%) , общественных организаций и НКО (50%). Исследователи обращают внимание на то, что почти никто из опрошенных не счел не важной тему благотворительности, и предполагают, что у владельцев частных капиталов нет четкого понимания того, что подразумевается под содействием местным сообществам.
Семья и благотворительность
Не может не радовать, что владельцы капиталов отмечают важную роль вовлечения членов семьи в благотворительность. Респонденты говорили и о выработке моральных жизненных принципов, и о получении практических навыков управления реальными проектами, отмечали, что участие членов семьи в благотворительности положительно влияет и на семейные отношения.
Более трети респондентов (35%) вовлекали членов своей семьи в благотворительность и филантропию в качестве волонтеров, а дети почти каждого десятого (12%) занимаются собственным благотворительным проектом. Члены 18% семей участвовали в фандрайзинге.
Выводы, с которыми нельзя не согласиться
Несмотря на целый ряд вопросов, с некоторыми из выводов исследования невозможно не согласиться.
Во-первых, с тем, что многие термины из сферы социальной ответственности и благотворительности не всегда понятны представителям бизнеса. Во-вторых, с тем, что сегодня ощущается недостаток информации о работе благотворительного сектора и некоммерческого сектора в целом. Полная, основанная на фактах и отражающая результаты информация — значительный резерв, за счет которого фонды и НКО могут повысить уровень доверия владельцев частных капиталов к своей работе.
Благотворительное сообщество, его практики и эксперты могли бы оказать помощь в подобных исследованиях. В то же время стремление исследователей дистанцироваться от благотворительного сообщества вполне объяснимо: они пока чувствуют себя чужими в этой сфере. Для начала, нужно войти в этот круг, а это не так просто.
