«Когда я поступала на журфак, у меня была мечта: говорить правду с экрана»
По образованию вы – журналист. Почему решили учиться именно этой профессии?
С 16 лет я сотрудничала с местной газетой в Ижевске, где раньше жила. Было интересно, мне казалось, что так можно приносить пользу людям, предоставлять им нужную информацию. Постепенно подходило время выбора вуза, и я решила поступать на журфак, причем в Москву. Я думала, что именно в столице меня ждет много возможностей и только там можно действительно реализоваться как журналист.
Готовилась долго, но поступила на журфак МГУ.
Многие считают, что в начале нулевых в России был расцвет журналистики. У вас были кумиры, на которых хотелось быть похожей?
Знаете, за 20 лет столько всего изменилось (смеется)! В те годы меня вдохновляли журналисты «старой школы» такие, как Влад Листьев или Леонид Парфенов. Меня подкупало в их работе то, что они стремятся донести до своих зрителей действительно полезную и объективную информацию.
И когда я поступала, у меня была мечта: говорить правду с экрана и стать полезной! Думаю, это такое наивное представление о журналистике, которое бывает у многих абитуриентов.
В реальности я столкнулась с тем, что медиа заточены не на правду и объективность, а лишь на развлечение и привлечение внимания. Поэтому последние 20 лет я телевизор даже не включаю.
А когда начали появляться первые сомнения?
С первого курса я начала сотрудничать со СМИ: радиостанциями, газетами, журналами. Пробовала даже работать на телевидении. И вот это неудовлетворение было со мной почти всегда. Хотя 20 лет назад разнообразия в медиа было больше, чем сейчас, все равно мне казалось, что это бессмысленно.
Я не чувствовала, что моя работа помогает людям и хоть как-то влияет на них. Как будто я пишу и говорю просто для развлечения. А я так не хотела. И изнутри меня грыз червячок: «А нужно ли вообще этим заниматься?».
Сначала я перешла в пиар, поработала несколько лет, но и оттуда вскоре ушла. Потом работала в православных СМИ. Несколько лет вела программу «Частное мнение» на радио «Вера». Тут уже было больше ощущения «полезности», но постепенно программу свернули.
Так я поняла, что хочу заниматься чем-то другим, более осмысленным. Решила, что достаточно отдала времени журналистике. Поработала 20 лет, и хватит.
«Вот то, чем я хочу заниматься в жизни: помогать семьям и делать их жизнь хоть чуть легче»
Как я понимаю, выбор дальнейшей профессии был напрямую связан с семейными обстоятельствами?
Да. У моего младшего сына есть нарушения слуха. И я на своем опыте понимала, как востребована помощь родителям таких детей.
Как правило, семьи, где растет ребенок с особыми потребностями, сталкиваются с нехваткой поддержки, у них часто нет информации под рукой, а до кучи – повышенное давление со стороны общества, врачей и педагогов.
Фото: Дима Жаров / АСИ
Я захотела работать с родителями.
Сначала решила получить профильное образование, а там уже искать место. Пошла в магистратуру Московского городского педагогического университета (МГПУ), получила специализацию дефектолога. За 2,5 года обучения я поняла, что работать в государственной структуре не хочу: некоторые мои сокурсники были из бюджетных учреждений. Я слышала их разговоры и знала, что не уживусь там. Потому что хочу быть на стороне родителей.
Дальше все сложилось случайно. Примерно в то время, когда я окончила МГПУ, у младшего ребенка начались проблемы в школе: ему не хотели разрабатывать индивидуальный учебный план.
Это была одна из тех историй, когда бьешься об стенку, а толку нет. На самом деле, для меня это была настоящая травма: я потратила столько времени, сил и нервов, а результатов не было.
Уже не помню, как и где, но я увидела информацию о «Родительской приемной» РОО «Контакт». Решила записаться к ним, подумала: может, они подскажут, что делать в такой ситуации. И когда я вышла после приема, поняла – вот то, чем я хочу заниматься в жизни: помогать семьям и делать их жизнь хоть чуть легче.
То, что вам подсказали во время консультации, помогло решить проблему в школе?
Скажем так: информация была полезной, но решить проблему не получилось. Проблема была в руководстве школы: оно не хотело создавать условия для всех учащихся.
Например, дефектолог, который работал с моим ребенком, не мог справиться без помощи других детей: одноклассники сына помогали переводить на жесты то, что говорит мой ребенок. И ему она говорила что-то через других детей.
Нас пытались выжить из восьмого класса, чтобы сын учился по программе для детей с умственной отсталостью. У них не вышло, но нервов в процессе они подпортили мне порядочно. Поэтому я только облегченно вздохнула, когда поняла, что работать в школе я не буду, а пойду в «Контакт».
Во время нашего первого разговора (в 2022 году на сайте АСИ выходила история Марии Алферовой – прим. АСИ), вы с большой теплотой упоминали Елену Багарадникову, директора РОО «Контакт». Какую роль она сыграла в вашем решении стать равным консультантом?
Я бы сказала, главенствующую (смеется). Когда я впервые пришла, то попала на прием именно к ней.
Сейчас уже плохо помню, но, если не ошибаюсь, встреча проходила в какой-то школе. Тогда у «Контакта» был выездной формат: они ставили два-три стола, за которыми сидели сотрудники и консультировали родителей. Я попала к Лене.
Она дала мне информацию об индивидуальных программах, советы, что можно сделать в нашей ситуации. Просто кладезь знаний. Мне всему этому тоже захотелось научиться.
«Лена – человек, с которым я хочу работать» – это была главная мысль после знакомства с «Контактом». Спустя время я поняла, что не ошиблась. Потому что я попала в среду людей, которые действительно много знают и умеют делиться этими знаниями с другими.
Но почему вы решили стать именно равным консультантом? С вашим опытом вы могли бы работать PR- или SMM-специалистом в «Контакте»…
Во-первых, организации тогда не нужны были пиарщики. А во-вторых — не хотелось. Хотелось помогать родителям, а не просто писать тексты.
И как вы присоединились к команде?
Я написала Лене, что хочу попробовать себя в роли равного консультанта. Она позвала меня на практику, и где-то год я принимала семьи вместе с ней. Сначала это были очные консультации, на которых я училась у нее, как вести себя, что отвечать, на что обращать внимание.
У нас прекрасный, понимающий и теплый коллектив. Мы сразу сработались и прикипели друг к другу. За эти годы именно благодаря им я получила и получаю те знания и навыки, которые позволяют мне помогать сейчас другим родителям.
Лена играет для меня особую роль главного наставника – именно она учила меня всему, возилась со мной, помогала. Когда я стажировалась, то делала это под ее крылом.
Сначала я просто сидела рядом и слушала, потом пыталась что-то говорить сама и иногда ошибалась. Я всегда ужасалась в такие моменты: «Блин, как я могла так лажануть!». Но Лена всегда меня поддерживала и успокаивала: «Не переживай, Маша, все ошибаются».
Спустя долгое время под ее наставничеством я начала консультировать сама. А дальше началась пандемия, мы перешли в онлайн, и я все больше работала с семьями самостоятельно. Потихоньку освоилась и наладила регулярную работу.
«Приходят мамы, которых хочется обнять и сказать: «Вы просто героини»
Чем занимаются равные консультанты?
В «Родительской приемной» мы помогаем семьям, которые не могут сами решить какие-то проблемы. Например, разбираем ситуации, связанные с школой, медициной, личными отношениями. Вместе с нами в консультациях иногда участвуют сотрудники Городского психолого-педагогического центра (ГППЦ).
Некоторым мы помогаем информационно: рассказываем, что почитать, куда съездить, к кому обратиться. Других «гладим по голове»: бывают случаи, что родителю надо просто услышать слова поддержки.
Психологическая поддержка тоже входит в обязанности равного консультанта?
Мне кажется, каждому родителю необходимо, чтобы окружающие увидели и оценили, как он старается. Родителям особенных детей, которые ежедневно сталкиваются с огромным количеством проблем, очень важно, чтобы их труд был замечен.
Нужно, чтобы им хоть кто-то сказал: «Какой же ты молодец! Ты так стараешься! Я понимаю, как это сложно, но ты молодец, что не сдаешься». Это очень важно услышать. Потому что большинство родителей, которые к нам приходят – это реальные герои.
Я сама, как мама ребенка с особенностями, некоторыми родителями просто восхищаюсь. И это не всегда те, кто проводит с ребенком 24 часа в сутки: иногда это мамы, которые работают, строят свою жизнь, и при этом успевают воспитывать детей и делать для них все возможное.
Задача равного консультанта – искать индивидуальный подход к каждому, кто обратился за помощью. Каждому родителю от меня нужно что-то свое. И я стараюсь соответствовать возможным ожиданиям и потребностям каждого из них. Вроде пока получается!
Может показаться, чтобы стать равным консультантом – достаточно быть по эту «сторону баррикад». А как на самом деле? Какие навыки нужны в этой работе?
Прежде всего нужен опыт. Стажировка длится долго не просто так: для начала нужно долгое время побыть рядом с коллегами и наблюдать, как они работают. По-настоящему можно научиться только у того, кто сам практикует. Это самое главное.
Важно уметь эмоционально вовлекаться. Сочувствовать и сопереживать тому, кто обращается за помощью. Не знаю, как этому научиться… Наверное, это врожденное качество эмпатии. Но всегда можно научиться слушать и стараться понимать, что испытывает человек в этот момент, почему он говорит именно об этих вещах и именно так.
А из журналистского опыта пригодилось что-то?
Когда я работала журналистом, то ездила готовить материалы о разных событиях. Некоторые из них были тяжелыми: например, ураган в Перми в 2001 году. Были трупы, мне приходилось разговаривать с родственниками погибших.
Поэтому можно сказать, что навык слушать у меня развит уже давно. Но там, конечно, была другая задача: не поддержать людей, а вытащить из них информацию.
Когда мы общались в тот раз, вы сказали интересную фразу: «Быть равным консультантом – это значит быть на стороне родителя». А что это значит на практике?
Когда ты работаешь равным консультантом, то должен помнить, что за помощью обращаются разные люди. Некоторые из них могут привирать, другие – недоговаривать или неправильно что-то интерпретировать. Бывает, что звонят мамы, которые недостаточно информированы, но уже паникуют.
Понимая это все, равный консультант должен быть всегда на стороне родителя. Я никогда не скажу маме или папе: «Это вы не правы, ваш ребенок не справляется». Даже если родитель сам что-то неправильно сделал или не понял, его не надо обвинять и говорить, что ребенок теперь «педагогически запущенный», как у нас любят выражаться в некоторых учреждениях.
Если родитель допустил ошибку – необходимо показать и объяснить, как ее можно исправить. К нам не приходят родители, которым плевать на своих детей. Если они пришли, значит, уже заинтересованы, чтобы ребенку было хорошо, и он был счастлив.
Тем более часто родители особенных детей «затюканы» государственными учреждениями. На их голову со всех сторон летят шишки, и не встать на их сторону в этой ситуации будет просто не по-человечески. Нужно, чтобы хоть кто-то их поддержал. Тот, кто будет за них всегда.
И вот в этом и состоит задача равного консультанта: заботиться о родителях, чьи права попирают другие люди. Потому что кроме нас этого никто не сделает.
А с какими вопросами приходят чаще всего?
Частый запрос от родителей: «Куда нам идти в первый класс?». Некоторые даже спрашивают: «А почему у вас нет базы школ, в которых есть ресурсные или автономные классы для детей с особыми потребностями?».
Я всегда пытаюсь объяснить, что составить такую базу практически нереально — все зависит от каждой отдельной школы. Сколько было историй, что зимой в школах родителям обещают, что будет два первых класса для детей с специальными потребностями. А в мае вдруг выясняется, что открыть их не получится. И так повсеместно.
Вообще школьные проблемы – частая причина обращений. В моей практике бывают случаи, когда родители приходят и говорят, что ребенка выживают из школы, с ним не умеют обращаться, не умеют учить.
Проблема в том, что некоторые педагоги привыкли работать по определенным шаблонам, но так нельзя, к каждому ребенку нужен свой подход. И, увы, далеко не все готовы учиться и отвечать на те «вызовы», которые бывают в их работе.
Учитель должен уметь взаимодействовать с разными детьми, это его задача. Конечно, еще по-хорошему ребенку со сложным диагнозом нужен тьютор, но даже без него педагог должен понимать, как себя вести. Если даже школа для слабослышащих не готова к детям, которые говорят на жестовом языке, о чем мы говорим?
Как я понимаю, вы про школу, где учился ваш младший сын?
Да. У детей с проблемами слуха есть своя специфика, и почему-то не все педагоги разбираются в ней. Даже в специализированной школе.
Например, есть дети с нарушениями слуха, которые используют кохлеарные имплантаты и не владеют русским жестовым языком. А есть дети, которые полностью потеряли слух, – им необходимо, чтобы учителя владели жестовым языком.
В школе, где учился мой сын, был очень неприятный случай в первом классе. Там учился ребенок, который рос в семье, где все владели жестовым языком. Однажды он подошел к учителю и сказал жестами, что ему надо домой. Учитель ничего не понял, и в итоге ребенок пошел домой один. Вот такое отсутствие коммуникации – это большая проблема.
«Издержки помогающей профессии»
Как обычно ведут себя родители на приеме? Сильно ли они тревожатся?
Все родители по-разному подготовлены. Иногда я говорю с мамой и понимаю, что она хорошо подкована в этой теме. В таких случаях я пытаюсь найти то, в чем я еще могла бы помочь: например, говорить не про общие вещи, а детально – про то, что она могла сама не знать.
Один раз, уже с другой мамой, я сразу почувствовала, что она настроена агрессивно, весь мир для нее враги. И я в том числе. В итоге она сказала: «Ну понятно, ничем вы не можете мне помочь». Такое тоже бывает.
Тут ничего не поделать – все родители разные, приходят в разном состоянии. И я стараюсь таким родителям подсказать места, где можно получить бесплатную психологическую помощь. Они этим советом, может, и не воспользуются, но я сделаю все, что в моих силах. Взять за руку и отвести к специалисту я не могу, да и не вижу смысла насильно причинять добро.
А бывали ли случаи, когда вам хотелось все бросить?
Бросить – нет. Сложно, когда за помощью обращаются родители с чрезмерными страхами, своими представлениями о «правильном» или предвзятым отношением. Тут важно помнить, что иногда родители детей с особенностями развития могут быть сильно травмированы. Но это издержки помогающей профессии, от этого никуда не деться.
Лучше всего в таких случаях, конечно, просто заканчивать консультацию. Говорить, что в таком тоне конструктивного общения не получится и лучше встретиться, когда родитель будет морально готов обсуждать проблему и вместе искать пути ее решения.
В «Контакте» для равных консультантов проходят групповые сессии с психологом. На них мы рассказываем про свои собственные страхи, переживания или неприятные моменты из работы. И в том числе разбираем, как работать с такими родителями, как себя корректно вести. Например, что делать, если на тебя начинают ругаться и кричать, проявлять агрессию.
Фото: Дима Жаров / АСИ
К счастью, за все время работы таких случаев у меня было немного – два или три от силы. Но, конечно, хорошо, если ты будешь к такому готов заранее.
Не фрустрируют ли вас такие случаи?
В целом нет… Знаете, если бы каждый второй родитель себя так вел, то, может, это и выбивало бы из колеи. Но, к счастью, это редкость. В большинстве своем родители всегда благодарят, говорят: «Спасибо, что вы есть и поддерживаете». В нашей профессии есть вот эта благодарность. И она в разы больше, чем какие-то единичные проблемные ситуации. Поэтому я не ранюсь об недовольных.
Вы по своему опыту знаете, что быть родителем ребенка, который переживает сложности, – огромный труд. Как вы не выгораете, каждый день работая с такой темой?
Естественно, я не могу не сопереживать мамам, и даже после приема порой думаю: «А как они там? Удалось ли изменить ситуацию?»
Я после каждого приема говорю: «Пожалуйста, записывайтесь повторно, если будут сложности». Но повторных записей не так много. А мне бы хотелось знать, как разворачивается ситуация после консультации, что произошло и получилось ли что-то изменить.
Наверное, для некоторых родителей обращение в «Родительскую приемную» – это просто передышка. Вынырнул из воды, вдохнул и дальше в глубину, заниматься своими подвигами. Не всегда у них есть силы и возможности прийти повторно. Я сама это отлично понимаю, потому что была на этом месте.
Бывает, что тебе необходим психолог, но даже к нему нет времени дойти. Часто у наших родителей нет времени заниматься собой, потому что гложет ощущение, что сделал недостаточно для ребенка.
Хорошо, а что вас удерживает на плаву?
У нас есть немало позитивных случаев. Иногда бывает, что за день одна сложная история, а три – приятных. И вот этот позитив поддерживает на плаву, не дает утонуть в безысходности.
А во-вторых, у нас в «Контакте» очень поддерживающая команда. Мы всегда стараемся помочь друг другу. Например, недавно ко мне пришла мама, которая всю консультацию была в слезах и говорила, что у нее не жизнь, а настоящий ад.
Я написала другим девочкам-консультантам, рассказала про эту ситуацию, и они сразу откликнулись: поддержали, сказали, что такое бывает, рассказали про свои случаи. Вот эта поддержка и обмен опытом тоже помогают держаться на плаву.
Я знаю, что даже если у меня в практике будет проблемный случай, то меня защитят и поддержат коллеги, они будут на моей стороне – а это залог того, что работать комфортно и нестрашно.
К сожалению, мы редко узнаем, что происходит в жизни наших семей после консультации, если они не записываются повторно. Но я всегда горжусь, когда ко мне приходят родители в полном раздрае, с опустившимися руками и состоянии сумятицы, а к концу консультации – плечи распрямляются, глаза загораются, и они говорят: «Спасибо, теперь я знаю, что делать». Это очень вдохновляет, и я дорожу такими примерами.
Кстати, а даете ли вы личный телефон после консультаций? Чтобы родители могли обратиться за помощью уже лично к вам.
Вообще я так практически никогда не делаю. За все время работы я дала свой личный телефон всего пару раз, но это были сверхординарные случаи.
А так у нас есть координатор Маша Язева, которая и выдерживает большой поток звонков. Вот ей обычно пишут родители, причем в разное время дня и ночи, а она их координирует.
«Просто побыть рядом, выслушать и поддержать»
Работу в НКО часто называют работой со смыслом. А в чем этот смысл для вас?
Смысл моей работы – поддержка родителей особенных детей, решение тех проблем, с которыми им иногда самим не справиться. А иногда нужно просто побыть рядом, выслушать и поддержать.
С темой РАС вы знакомы уже давно. Как вам кажется, меняется ли ситуация в этой сфере?
За последние годы многое изменилось. Конечно, остаются проблемы в школе, не всегда получается добиться изменений в интересах ребенка. Но стало больше толерантности и инклюзивности. Особенно в последние лет десять.
Я все реже слышу истории, что мамы уводят детей с детской площадки, где играет ребенок с особенностями, чтобы «не заразиться» от него. И это уже прогресс. Конечно, бывают вопиющие случаи: когда пару лет назад в московском метро мужчина накинулся на семью, где был ребенок с РАС. Но это уже отдельные личности.
А еще стало больше информации. Основная масса «пещерных» случаев идет от недостаточной информированности. Если человек не понимает, что ребенок с РАС кричит из-за сенсорной перегрузки, а не из-за «невоспитанности», то это его пугает и он не знает, как реагировать. А если он где-то про это слышал, читал или видел вживую, то он будет уже вести себя по-другому.
Поэтому очень важно информирование и просвещение. И регулярно продолжать показывать, что все люди разные.
Как вы представляете себе идеальный мир для родителей ребенка с РАС, где все проблемы в этой сфере решены? Что в этом мире должно быть?
Как я уже сказала – информирование широкого населения. А еще деньги. Нужно финансировать развитие ранней помощи. Потому что чем раньше мы начинаем помогать ребенку, тем легче в дальнейшем будет проходить реабилитация.
Нужно финансировать школы. Например, сейчас многим учебным учреждениям не хватает средств, из-за чего они не могут предоставить детям с особыми потребностями тьюторов и других необходимых специалистов. Нужны дополнительное обучение специалистов, адаптация программ, индивидуализация учебных планов и т.д.
Ну и, конечно же, инклюзия должна быть не только в образовательном учреждении, но и везде. Включение людей с особыми потребностями должно быть повсеместным. Недостаточно сделать пандусы и желтые плитки, если при этом окружающие даже не знают, как обратиться к человеку с инвалидностью.
Мы начинали наш разговор с того, кем вы хотели стать в 16 лет. Давайте представим, что идеальное будущее уже на пороге и родители детей с РАС больше не нуждаются в помощи разных консультантов. Кем вы хотели бы стать?
Я даже не знаю (смеется). Вообще я пишу книги. Наверное, продолжала бы делать это. Больше бы писала что-то полезное, захватывающее и интересное.
Интервью с Марией Алферовой — часть серии «НКО-профи», созданной Агентством социальной информации и Благотворительным фондом Владимира Потанина в 2017 году. «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал подготовлен при поддержке Благотворительного фонда Владимира Потанина.
- «Людей можно убедить только диалогом». Игорь Кипчатов, «Перспектива»
- «Нежным переговорам я научилась в фонде». Елизавета Русских, «Дедморозим»
- «Глобальная мечта – чтобы законодательство об НКО было гармонизировано»: Ольга Шумбурова, Ассоциация «Юристы за гражданское общество»
- «Бездомность – это калейдоскоп, где преломляются все общественно значимые поломки, которые есть в России»: Маша Мурадова, «Ночлежка»
- «Больничная клоунада кажется просто весельем, но мы сразу говорим, что это профессия». Лерика Пивненко, «ЛенЗдравКлоун»
