Жизнь стала четче, как проявка пленки

Психотерапия, третий сектор и КСО

Ольга, я знаю, что у вас медицинское образование, вы психотерапией занимались.

Я психиатр, да. Классический психиатр и психотерапевт. Плюс еще магистратура по психологическому консультированию.

И как получилось, что с таким бэкграундом вы стали работать в КСО?

Это как-то естественно произошло.

Я думаю, если бы осталась в профессии, работала в государственном учреждении, я бы все равно взаимодействовала с НКО. Была бы, например, психотерапевтом в клинике, то обязательно реализовывала бы какие-то социальные программы для своих пациентов. Потому что психиатрия всегда очень тесно связана с социальной работой. То есть все не случайно.

В конце 1990-х в России стало появляться большое количество некоммерческих организаций, международных в том числе.

Первые программы, в которые я была вовлечена, – это деятельность ресурсного центра «Служение». Моя школьная подруга Алла Балашова была связана с этой организацией (кстати, и с АСИ тоже). В 2003 году я даже курировала Губернский благотворительный бал в Нижнем Новгороде, который проводило «Служение». Благодаря Нижегородской службе добровольцев я поехала в волонтерский международный лагерь в Чехии в 2002 году. Потом участвовала в различных грантовых программах.

А где тогда было место работы?

Я работала в Нижегородском Институте травматологии и ортопедии, была врачом-психотерапевтом. Плюс у меня была частная практика.

Дальше в 2003 году попала в программу Фонда Форда, которая дала возможность обучения сначала в Москве, потом в Великобритании. И там тоже была большая связь с НКО, можно было увидеть, насколько силен третий сектор в других странах.

У меня была стажировка в психиатрической клинике в Австрии, когда я еще была доктором, и удалось посмотреть, как у них налажена психиатрическая помощь и как они взаимодействуют с НКО, которые адаптируют в социум людей с психическими заболеваниями. Там меня заинтересовала тема профилактики домашнего насилия, шелтеры (убежища для жертв насилия. – Прим. АСИ)  были достаточно развиты.

После возвращения из Великобритании я честно искала работу по профессии. Но так получилось, что я была быстро рекрутирована в Британскую  международную организацию EveryChild, где мне предложили должность руководителя направлений фандрайзинга и пиара. Дальше я немного поработала в «Детских деревнях-SOS» и даже в французской Samusocial Moskva.

И потом плавно перешла в тему КСО. То есть, в этом есть какая-то определенная логика развития. Я поработала в государственном учреждении долгое время с 1994-го по 2002 год, потом у меня было обучение в Великобритании, стажировки в США и Швеции. Причем я все время наблюдала, как некоммерческий сектор, бизнес  и государственные учреждения взаимодействуют.

Это стало мощной базой для работы в КСО.

Именно здесь был востребован мой опыт, знание технологий в социальной сфере, международные контакты. Ну и металлургические компании — это уже была какая-то другая сфера, обязанности и размах.

Первыми из металлургов была «Северсталь». Чем вы там занимались?

У меня была позиция менеджера, потом старшего менеджера по КСО и бренду.  Я курировала программу «Дорога к дому». И мне было легко, потому что до этого в течение четырех лет занималась темой профилактики сиротства, семейными формами устройства детей-сирот в EveryChild и «Детских деревнях-SOS». Работа в британской организации дала мне мощную базу. Наверное, больше чем в EvryChild меня нигде не обучали.

А в ОМК вы пришли сразу как руководитель управления КСО?

Ну да, сразу.

Сколько лет уже там?

Шесть лет. 24 октября было шесть лет.

Довольно много уже. Не хочется чего-то нового?

Постоянно происходит что-то новое. У нас сейчас идет расширение программ КСО, потому что в компании появились новые бизнес-единицы, например, «Белэнергомаш», Вагонно-ремонтная компания. И они хотят внедрение программ корпоративной социальной ответственности у себя. Это, конечно, вдохновляет, потому что это новые территории, большое количество людей, которые будут вовлечены.

Какое-то движение, как ни удивительно, появилось сейчас и в связи с COVID.

Когда ты понимаешь, что старые подходы не действуют, нужно каким-то образом адаптироваться быстро под другое.

Играющий тренер

Что именно пришлось менять?

У нас было мало разовых, событийных мероприятий, нам нечего было закрывать в пандемию. А системные программы остались. Я считаю, что они реально помогли в регионах в период пандемии: и социальным предпринимателям, и НКО, и волонтерам.

У меня появился свой волонтерский гуманитарный проект в подмосковной Лобне — помощь пожилым людям и детям с ограниченными возможностями здоровья во время пандемии.

Почему он возник?

Мне было интересно, каким образом реализуется волонтерский проект, как тяжело выстраивать партнерство с государственными органами, местными депутатами. Ты понимаешь, что одна ничего не сделаешь, не получишь даже списки нуждающихся людей. И поэтому объединяешь сторонников вокруг себя.

Ими оказались активисты инициативной группы «Мы и самолеты Лобня», местные депутаты партий «Яблоко» и «Справедливая Россия». То, что мы предлагаем нашим сотрудникам делать в моногородах, я попробовала на себе.

Я как играющий тренер ощутила, насколько мне сложно, дала обратную связь об отчетности, реализации проекта, освещении в СМИ, в социальных сетях. То есть, одно дело – декларировать и требовать, а другое дело, когда ты сама делаешь своими руками.

Ну, это не в первый раз, насколько мне известно. В качестве волонтера вы и в футбольном чемпионате участвовали.

Там был азарт узнать, как работает большая команда FIFA и волонтеров Москвы: как они привлекают людей, как обучают, мотивируют, поощряют, координируют. Это огромная структура, несколько тысяч волонтеров. Мне было любопытно посмотреть изнутри, как они выстроили систему супервайзеров, тим-лидеров и прочее — эту каскадную модель управления.

Она, конечно, хороша в массовых мероприятиях, это шикарнейший опыт и к тому же ты погружаешься в атмосферу чемпионата по футболу. Плюс еще возможность поработать с другим поколением, потому что я фактически волонтерила с ровесниками моего сына.

Креативный дух

Мы с вами познакомились, когда поехали вместе в Чусовой. Хочу признаться, это был самый необычный пресс-тур в моей жизни, сплав по реке.

Да, я помню, что вы сомневались,  отправляться на сплав по Чусовой с журналистами в конце октября, ночевать в палатке на берегу. Я тогда приболела, была с бронхитом… Думаю, Лида Тихонович сейчас не поплывет, и я останусь на берегу. Но не вышло… Так родился мем «Чумовой сплав».

Да, я решилась в последний момент. Впечатление от этого сплава на всю жизнь у меня осталось. Такое ощущение сюрреализма. Первое, что увидели, причалив, — ударная установка на берегу. Это абсолютное нигде, место, куда только по сплаву или на вертолете можно добраться… Интересно, все подходы КСО в компании такие творческие?

ОМК вообще очень творческая компания. Мне кажется, что иногда я не дотягиваю по креативности, потому что тяготею к системным  долгосрочным программам. Сделать что-то, а дальше либо охватывать большие территории, либо оттачивать существующие технологии, развивать их. Я не умею делать что-то быстро и одноразово, мне надо подумать. Поэтому, наверное, было комфортно работать с англичанами, которые долго готовятся, просчитывают, думают стратегически, а потом быстро реализуют.

Вот этот креатив откуда идет? В частности, в Чусовом, я так понимаю, была просто местная команда КСОшная, которая все организовывала?

Ну, это необыкновенный корпоративный дух ОМК. Ну и Чусовой еще, конечно, необычный город, чусовляне, они такие пассионарии, потомки мужественных переселенцев.

Опыт фестиваля «Арт-овраг» в Выксе тоже весьма необычен. Прийти в металлургический моногород с современным искусством, казалось бы…

С городским искусством, точнее. Там, скорее, «полезное» искусство, то есть, то, что развивает город.

Да, безусловно, вокруг фестиваля все собирается: и туризм, и инфраструктура, это понятно. Но сама идея достаточно неординарная.

Это уникальный фестиваль, который придумала и курирует Ирина Игоревна Седых, председатель попечительского совета Благотворительного фонда «ОМК-Участие» в Выксе Нижегородской области.

Получается, что вот этот дух, связанный с творчеством, с художеством, — сверху идет?

Это корпоративная культура, определенный дух, который культивируется компанией.

Да, он в разных местах прослеживается. Как визитка компании. А какая лично у вас в работе степень свободы?

Я всегда ощущала, что мне дается карт-бланш со стороны руководства.  И в  2015 году  была абсолютно новым человеком в компании, но с такой непоколебимой уверенностью, что нужно реализовывать именно эти  программы. Не было страха общения с топ-менеджерами, председателем  правления, которая почему-то в меня поверила. В первое время я представляла, что как будто я на корабле, и у меня огромный штурвал, который компания мне доверила. Хочешь поворачивать влево, ок — влево, хочешь двигаться  вправо —  хорошо. Но ты должна достичь результата. Есть результат – отлично. Промахи, конечно, были определенные, но поддержка руководства была ощутимая.

Ну и коллеги, конечно. Небольшая команда, но слаженная и верная. Мне как-то удалось выстроить коммуникацию с предприятиями и администрациями городов.

«Нет, грантовый конкурс резать не будем»

У вас есть программа поддержки социального предпринимательства. Наверное, им очень не просто в ситуации пандемии, как любому малому бизнесу — самое уязвимое звено.

Для меня было открытием, что социальные предприниматели первые отреагировали, пришли на помощь компании во время пандемии. Именно они стали шить по 10 тысяч масок в день, развозить продуктовые наборы пожилым людям 65+ на социальном такси, изготавливать защитные экраны. Быстро запустили онлайн-обучение. И вдруг я увидела, что мы вырастили замечательную команду сторонников компании: из благополучателей они стали поддержкой.

Ну и, конечно, некоммерческие организации и волонтеры — молодцы, вместе с фондом «ОМК-Участие» запустили гуманитарную помощь в Чусовом и Выксе. В самые сложные месяцы были предложения «давайте порежем грантовый конкурс». «Нет, грантовый конкурс «ОМК-Партнерство» резать не будем, — говорила я. — Вот сейчас весной пандемия, она завершится, потом будет вторая волна, а наши проекты начнут стартовать в июле, кто-то раньше, в июне, и в регионах будет большое количество социальной помощи именно летом, осенью и зимой. И давайте мы лучше перепрофилируем грантовый конкурс под COVIDную историю».

Кроме того, что конкурс для НКО перенесли в онлайн-формат, вы еще и направления поменяли?

Да, мы его переориентировали на поддержку людей, пострадавших во время пандемии. «ОМК-Партнерство» начался  1 февраля, мы еще съездили в несколько городов с презентациями. И на дистанционку нас отправили 16 марта. Мы ушли в онлайн-формат. А программа по поддержке социального предпринимательства «Начни свое дело» была уже полностью в формате онлайн.

И в итоге заявок на грантовый конкурс «ОМК-Партнерство» поступило чуть больше, чем обычно, 88 проектов мы поддержали. И 40 проектов в трех моногородах  поддержали в рамках программы «Начни свое дело».

Какие основные там сферы помощи?

Во-первых, поддержка пожилых, маломобильных людей, здравоохранения,  ремонт поликлиник, покупка средств индивидуальной защиты, ИВЛ, гуманитарная  помощь. Кстати, мой волонтерский гуманитарный проект как раз сработал летом и во вторую волну. Когда началась вторая волна и губернатор Московской области Андрей Воробьев ввел ограничения по передвижению людей 65+, мы начали поддерживать 50 пожилых людей в Подмосковье.

Я даже не ожидала, что столько у нас в подмосковной Лобне бабушек с 1933 по 1938 год рождения, которые вообще не выходят из квартир. И это одинокие старики, у которых никого нет.

Такая же ситуация в моногородах. Там еще доставка дров в частные дома актуальна. Правда жизни: доставить продукты, довезти бабушек до больницы, отремонтировать поликлинику в поселке.

О признании

Вы стабильно занимаете высокие места в рейтинге лучших менеджеров КСО. Насколько это важно для вас, во-первых, такое признание, а во-вторых, что бы вы посчитали своим лучшим достижением?

В рейтинге мы с моим коллегой участвуем по очереди — раз в год он, раз в год я. Раз в два года, может быть, попадаем в какие-то рейтинги.

Для меня, конечно, важно признание. Это вопрос профилактики выгорания, соревновательность и возможность занять некое место в профессиональном сообществе. Меня это мотивирует, это развитие, ты не стоишь на месте, учишься, стремишься к чему-то.

А о достижениях… Для меня важно, чтобы программы, запущенные моей командой, продолжались без нашего участия. То есть, ценность именно в системности, в устойчивых связях, которые формируются в городах.

Это, наверное, основное мерило успешности в моем понимании. Ты что-то делаешь хорошо, и оно работает без твоего участия.

В вашей нынешней работе помогает опыт психотерапевта?

Помогает, конечно. Сохраниться самой помогает. Хотя металлургические компании, мне кажется, такие правильные. Они очень похожи на людей в советское время, с огромной  ответственностью перед моногородами, своими сотрудниками. Все стабильно, надежно, люди с определенными ценностями, неким патриархальным укладом.

А при этом — творчество, креативность, хулиганства там всякие. Как соединяется?

Ну, смотрите, творчество у металлургов — полезное, то есть с инженерной составляющей. Инженер – это же очень творческая профессия, изобретательство, новаторство. Ну и не забываем энергию огня, страсть во всех проявлениях.

О внутреннем росте

А если говорить вообще о менеджере КСО как о профессии, что там самое важное?

Это про ответственность, про взаимодействие с различными группами разных людей, про возможность договориться. Важно видеть процесс изменений. Сейчас очень интересное время. Например, экология на первое место вышла у всех компаний, изменение климата, охрана труда и промышленная безопасность, бедность населения в регионах.

Важно уметь анализировать, прогнозировать, быть адаптивным.

Это значит, что есть возможность движения, есть возможность реализации здесь?

Да. Я помню, как переходила из некоммерческого сектора в коммерческий. Это был серьезный кризис для меня. Тогда я пошла на психотерапию, потому что мне нужно было понять, чего я точно хочу. Это был вызов, переоценка ценностей и принятия, может быть, большей ответственности — переход в бизнес-структуру, более жесткую, структурированную.

И сейчас в связи с пандемией психологический кризис у многих и вопросы внутреннего роста обострились.

Время такое не простое. Важно не растерять, что было, сохранить.

С другой стороны, люди в кризисе всегда развиваются, развитие может быть внешнее и внутреннее. Мне кажется, сейчас очень серьезное внутреннее развитие происходит у многих.

Да, в моем окружении люди четко делятся на две категории. Кому-то вынужденный локдаун невыносим, а для кого-то стал возможностью делать, наконец, именно то, что по-настоящему хочется.

Это внутренний рост, а он очень болезненный. Внешнее всегда легче. А вот остаться наедине с собой и понять упущенные моменты… Или ты представляешь в некой фантазии: вот я сейчас останусь дома, и все поменяется. Все, сейчас я буду спортом заниматься. То есть, проблемы в другом: внутренние самосовершенствование, самоорганизация, снижение тревоги и т.д.

Мне в этом смысле очень интересен фильм «Моя жизнь» с Майклом Китоном и Николь Кидман в главных ролях. Там смертельно больной человек закрывает свои гештальты, отпускает обиды и фактически дольше живет. Мне кажется, нынешняя пандемия как раз про это. Ты внешне ограничен и вынужден осмысливать свою жизнь. Это насильственное погружение в самосознание, и кому-то это очень тяжело дается.

Вам лично что это дало? Какие были открытия?

Я никогда столько времени не проводила с семьей. В силу того, что я живу в Подмосковье, огромное количество времени тратила на дорогу, командировки. Со своими близкими максимум общалась, может быть, в выходные. И какие-то промежутки были в отпуске, и то я настолько уставала, что частенько отдыхала одна, потому что был эмоциональный перегруз.

Я поняла, что мне нужно расширять жилье, потому что оно непригодно для жизни троих взрослых людей. Я раньше на это не обращала внимание, потому что меня просто не было дома.

Я осознанно в это время стала восстанавливать те связи, которые были утеряны.

Я поняла, от чего сбегаю такой своей активностью, мобильностью, с чем в своей жизни справляюсь таким образом. И для меня это стало открытием. Ты понимаешь, что у тебя столько-то друзей, близких, есть проблемы, и всей этой мишурой суетливой они не будут приукрашены.

То есть жизнь стала четче, как проявка пленки: да, я так живу, это моя жизнь.